Чемодан из Гонконга [ Межавт. сборник] - Марк Арно

— Ладно… — буркнул Мартелло.

Паром только что причалил. Они поднялись на борт. Вместе с ними на судно грузилась живописная толпа убогих кули, рабочих, лоточников, изможденных женщин и кричащих детей. Палубы стремительно заполнялись группами людей всех видов, одеяний и ароматов.

Переполненная до краев посудина покинула причал и стала прокладывать себе путь среди скопища лодчонок, рассыпавшихся в стороны от настойчивых звуков ее сирены.

Оба не проронили ни слова. Говорить им было не о чем.

Уже не впервые Мартелло приходилось доверяться сопровождающему, Хав-Чану или другому, но каждый раз у него сосало под ложечкой. Долларовое содержимое его бумажника хоть кого толкнет на крайние меры, если о нем станет известно. У него, конечно, был пистолет в кобуре под мышкой, но обойма-то не бездонная. А китайцев…

Нет, Мартелло не боялся. Он повидал всякое, о чем и не расскажешь. Просто он жалел, что Лам Фу-Чен считал необходимым устраивать такого рода комедию каждый раз при подписании контракта. Куда проще встретиться для деловых переговоров в одном из салонов «Мандарина» или «Хилтона»! Но у Лам Фу-Чена, несомненно, были свои причины для таких предосторожностей, и не все с ним можно было обсудить при свете дня. Не говоря уж о британской полиции, немало людей мечтали о том дне, когда смогут занять его место.

Паром вновь причалил к Стар Ферри в Гонконге, почти напротив импозантного сверхсовременного здания рядом с «Мандарином». Вытирая пот с лица и шеи, Мартелло недовольно подумал, стоило ли тратить столько сил, чтобы вернуться к месту отправления. Но в конце концов…

Он пошел следом за Хав-Чаном, прокладывавшим себе дорогу сквозь толпу спускающихся по трапу соплеменников. Вместо такси на причале ждали полуголые рикши. Двое из них по знаку китайца вскочили, подхватили оглобли своих колясок, торопливо приблизились и согнулись в поклоне, призывая занять места.

На их потных лицах кожа туго обтягивала кости, руки были едва ли толще оглобель. В отличие от более удачливых коллег, обзаведшихся велоколясками, эти обходились собственными ногами.

Хав-Чан назвал адрес, и рикши пустились в путь, с натугой тронув с места. Ноги их, обутые в уродливые каучуковые сандалии, казалось, летели, не касаясь земли. Вскоре бег их стал размеренным и спокойным, и они направились к китайскому кварталу Ванчай.

Уличное движение становилось менее интенсивным. Мартелло бросил вокруг оценивающий взгляд, пытаясь запомнить дорогу. Тротуары были забиты все той же пестрой толпой, слоняющейся от бара к бару или по всевозможным торговым лавкам. Рикши и торговцы съестным вразнос пронзительно кричали, зазывая клиентов. Все радиоприемники работали на полную мощь. Десятки проституток в коротких юбчонках приставали к одиноким мужчинам или подвыпившим матросам.

За китайским театром на Хеннеси-роуд оба рикши повернули на узенькую невзрачную улочку и остановились, пробежав по ней не больше десятка метров.

Хав-Чан спустился на землю, Мартелло последовал за ним.

— Скоро будем на месте, — сообщил китаец, расплачиваясь с рикшами.

Его близко посаженные глаза под сросшимися бровями, казалось, с иронией смотрят на блестящее от пота лицо Мартелло, но лицо оставалось непроницаемым.

— Сюда, пожалуйста…

Они пошли вверх по улице. Потом Хав-Чан повернул налево, во тьму переулка между магазинчиком торговца фонариками и аптекарской лавкой, полной всяческих флакончиков.

Метров через пятнадцать он свернул еще в один такой же закоулок, еще более узкий и темный. Затем в третий. Здесь дома образовали настоящий лабиринт.

Магазинчики сменились глухими, грязными и сочащимися сыростью стенами. На скользкой и неровной мостовой валялись отбросы. Там и сям в проемах виднелись поникшие фигуры. Отсюда было так далеко до главных артерий центра, залитых светом и обрамленных роскошными магазинами…

Мартелло прижал руку к груди, чтобы почувствовать ободряющую тяжесть оружия. Слабое утешение. Если китайцы собрались устроить западню, он будет лежать с дюжиной ножей в теле, не успев и шевельнуть рукой.

Хав-Чан остановился перед каким-то входом, потом сделал несколько шагов внутрь. В глубине виднелась дверь. Он условным стуком постучал, и она тотчас открылась.

Очень слабый свет освещал что-то вроде грязного прохода. По запаху Мартелло тут же определил, где они находятся.

Открывший им худой китаец проводил их до второй двери и впустил в полутемную комнату. Он, должно быть, получил инструкции и знал Хав-Чана, ибо не произнес ни слова. Запах, тяжелый и сильный, заполнял комнату. Около десятка людей полулежали друг на друге. В центре клубка тел тлела жаровня с углями. Дымящиеся трубки источали характерный запах опиума. Тела, раскинувшиеся на грязных циновках, не пошевелились при появлении двух мужчин. Ничто, даже налет полиции, не могло вырвать курильщиков из их искусственного рая. Для них земные тяготы перестали существовать.

Содержатель курильни жестом пригласил Хав-Чана и Мартелло следовать за ним. Приподняв убогий занавес, он провел их тесным проходом в стене.

Мартелло рад был покинуть одуряющую атмосферу курильни. Он знал о неутолимой страсти этих отбросов общества. Многочисленные рикши в Гонконге зарабатывали всего несколько гонконгских долларов в день — стоимость одной-двух трубок. Многие предпочитали остаться без еды, но выкурить трубку…

По сравнению с курильней даже осклизлая лестница, ведущая в подвал, казалась приветливее. Они спустились в узкую кишку, освещенную электрической лампой мощностью не более десятка ватт.

Мартелло спускался вслед за Хав-Чаном, а китаец закрывал за ними двери. Ход вел почти горизонтально, часто петляя. Мартелло уже не смог бы определить, где осталось место, куда их доставил рикша. Впрочем, это было уже неважно. Пожелай они его убрать, сотню раз успели бы это сделать в первом же переулке. Наконец они добрались до другой лестницы, ведущей наверх. У хозяина курильни явно были средства связи, ибо люк открылся прежде, чем Хав-Чан поставил ногу на последнюю ступеньку.

Их ждал, кланяясь, довольно высокий китаец.

— Если достопочтимые гости позволят мне показать дорогу… — произнес он нараспев.

Его чрезмерная вежливость не помешала заботливо закрыть люк, отделявший лестницу от тоннеля, прежде чем двинуться дальше.

Мартелло хотел бы знать, что ему еще приготовили.

Долго ждать не пришлось. Хозяин провел их по коридору, затем они попали в обширный зал с театральным убранством. Сидевшие там полсотни китайцев внимательно смотрели на приподнятую сцену, обрамленную тяжелыми красными занавесями.

На сцене три женщины и двое мужчин демонстрировали «живые картины».

Глава 2

Хав-Чан указал Мартелло на одно из оставшихся свободными кресел.

— Если вы можете немного подождать…

У Мартелло не было выбора.

— Спасибо.

Он уселся. Оба китайца исчезли за дверью, через которую вошли.

В помещении стояла напряженная тишина. Зрители, казалось, были целиком захвачены тем, что происходило на сцене.

Постоянно запрещаемые британской полицией «живые картины» стали специализацией Гонконга, весьма ценимой китайцами, и не только ими.

Принцип прост и высоко артистичен с точки зрения любителей. Несколько мужчин и женщин в одеяниях, ограничивающихся в основном фиговыми листками, создают различные варианты того, что сумеют вообразить на тему, не требующую дополнительного определения. Чем больше участников, тем выше ценится «спектакль» у посвященных. Некоторые сцены столь содержательны, что занимают до пятнадцати — двадцати персонажей одновременно.

Многочисленные фотоснимки, представляющие различные композиции, продаются из-под полы. Не означает ли это, что порнография когда-нибудь станет искусством? Ведь немало частных библиотек подумывают обзавестись такими сборниками.

Китайцы взирали на забавы, происходившие на сцене, внимательно, но бесстрастно. Мартелло же, напротив, испытывал серьезные трудности, пытаясь сохранять такое же безразличие. Три женщины на двоих мужчин — это делало картину особенно пикантной, и его латинский темперамент с трудом смирялся с вынужденной пассивностью простого зрителя.

Незаметный приход Хав-Чана вернул его на землю.

— Я прошу извинить меня за надоедливость, — прошелестел китаец. — Если вы еще раз изволите последовать за мной…

Мартелло постарался изобразить на лице безразличие и поднялся. Он чувствовал, что весь побагровел, но Хав-Чан, казалось, не заметил этого.

Они вернулись к двери на лестницу, потом, спустившись на первый этаж, китаец проводил его в контору и отошел в сторону.

Лам Фу-Чен поднялся, приветствуя его коротким поклоном.